С коллегой Штефаном Шоллем из немецкого Sudwest Presse нас задержали вечером в пиццерии, где мы ужинали, отписавшись для наших газет по референдуму. Четверо мужчин подсели к нам за столик, и один из них заявил, что к материалам Штефана вопросов нет, а от меня они хотят объяснений.    — Почитали твои материалы. Что значит: «Такие бюллетени выглядят, как напечатанные на принтере»? — спросил один.    — Эта фраза: «почти не видно молодежи» — ложь, — сказал другой. — Все голосовали!    — Но я видел очень мало молодежи, — сказал я.    — Значит, ты не туда смотрел, — объяснили мне. — Зачем ты так сделал?    — Нет, он там и правильно написал — что сука-мэр нас реально кинул с помещениями, а мы все сами решили.    — Это да. Ладно, братан, ты пойми просто, что вы все, пресса эта — наше оружие. Без вас мы че? Просто ты пишешь мутно, братан, а надо проще, чтоб все поняли, что нас тут давят бендеры, а мы реально нормальные люди, не террористы, за правду стоим, короче.    — Вроде все как есть пишешь, а про молодежь — зачем эта информация?    — Ладно, мы просто поговорить хотели. Сейчас поехали с нами на площадь.    На главной площади Артемовска было шумно. Кто-то из активистов нашел в украинском издании lb.ua перепечатку моей заметки о пропавшем мэре Артемовска, в заголовок украинские коллеги вынесли «Сепаратисты похитили мэра». «Так он пишет для бендеров!», «Мы для тебя сепаратисты, сука?», «Засланная тварь!»    Люди окружили только меня, а коллегу Штефана Шолля не трогали. Пока меня еще не бросили в машину и не увезли на допрос — это будет чуть позже — Штефан пытался уговорить людей на какую-то «мировую». Но его не слушали. А в какой-то момент пригрозили: еще будет лезть, и его расстреляют прямо здесь же.    Хотя вооруженных ополченцев было немного. «Линчевать» пришли в основном простые жители. Но объяснять им что-то оказалось бесполезно — люди не хотели слушать.    Как от шпиона они требовали признаний, что я работаю на «Правый сектор», кто-то сказал, что надо получить от меня раскаяния и записать их на видео, а кто-то говорил, что я прямо сейчас должен публиковать опровержение.    С каждой минутой мои преступления становились все более фантастическими, а намерения людей в толпе все серьезней.    Объясниться мне не давали. Вокруг собралось, наверное, полсотни человек. Наконец люди на площади заговорили, что я работаю на СБУ, ЦРУ, США, а человек, забравший у меня пресс-карту, сказал, что я американец, который овладел русским языком и подделал удостоверение «Новой газеты». Кто-то схватил меня за рюкзак.    Я закрыл голову руками — удары посыпались с разных сторон, откуда можно было дотянуться, и я присел на землю. Били женщины и мужчины. Кто-то сказал, что это «месть за наших сыновей, которые гибнут под Славянском и Краматорском за свободу»; люди кричали, что их не слышат и «не слышали все эти годы». Кто-то ударил меня, сказав: «Какие мы террористы, сука ты!»    Толпу успокоил голос низкорослого крепыша лет 45. На каждом боку, как я увидел потом, у него висело по «калашникову» с укороченным стволом. Он сказал им: «Тихо все!» А того, кто продолжал меня пинать, рывком оттащил в сторону и бросил на землю. На пару секунд он тоже оказался на земле рядом со мной. Я просто увидел, как он вдруг упал в своих старых, еще зимних ботинках.    Крепыш говорил спокойно и негромко.    — Везем чмыря в Славянск, — сказал он. — Разберемся там в подвале СБУ.    В подвале СБУ на тот момент — да и сейчас — 14 пленных. В том числе пятеро украинских журналистов, и теперь выходило, что я должен был стать первым русским. Уже месяц как в самом здании СБУ находится штаб вооруженного ополчения, где заправляет Стрелок со своим помощником — «народным мэром» и комендантом Славянска Пономаревым.    — Стрелок разберется, — сказал крепыш.    В толпе крепыша все звали Башней или Леонидычем. Без эмоций, спокойно, он заломил мне руки и втолкнул в черную «Шевроле Эпика», приказал сидеть, не рыпаться и прижать голову к коленям. Сел рядом. На секунду я поднял голову и спросил:    — Что вы хотите?    Он не ответил, а только ударил локтем в челюсть — откололся зуб.    — Я же сказал не рыпаться, чмырь.    Через минуту на водительское сиденье сел другой человек и разрешил поднять голову. Представился Сергеем Валерьевичем. Это был человек лет 50, в очках, с редкими зачесанными назад волосами, в белой рубашке с галстуком и черном пиджаке.    — Павел, вы же должны понимать все. Скажите, зачем вы так пишете? — сказал он. — Вы же россиянин.    — Чмырь редкостный, — сказал крепыш. — Пробили его сейчас.    — Павел, мы же надеялись только на россиян, — снова подал голос человек на водительском месте.    — Валерич, все уже, едем в Славянск, — сказал крепыш.    — Леонидыч, не перебивай. Павел, я думаю, теперь вам понятно, что и почему с вами сейчас происходит.    — Поехали, Валерич.    — Я предлагаю сначала на Володарку, до утра там, потом, если доживет, в Славянск, — сказал Валерич крепышу. — Пусть там решают: хорошо бы пацанов за него получить.    — Да …* его сейчас в лесу.    На несколько секунд в машине повисла пауза. Но машина так и не остановилась. Сергей Валерьевич сказал:    — Не надо так говорить, Леонидыч. Мы же цивилизованные люди, правда, Павел? — зачем-то сказал Валерич. — Мы так не будем.    На Володарке (поселок между Славянском и Артемовском) было что-то вроде штаба. Горели костры в бочках. В большой тентованной палатке — электрический свет. Вокруг палатки находилось несколько женщин и примерно двадцать молодых мужчин с автоматами и ружьями, некоторые были в масках. Меня вывели из машины и повели в палатку.  Башня приказал мне раздеться. Я уточнил, как именно.    — Снимай все. Все вещи на стол, — повторил Башня. — Шнурки тоже вынимай, ремень.    Другие ополченцы уже разбирали мою сумку и рюкзак. Меня посадили на скамейку, вокруг обступили люди. Боевик в маске потребовал сообщить пароль от телефона и ноутбука. Я отказался. Тогда Башня снова ударил меня локтем по лицу.    — Ты еще не понял, что ли? Пароль!    — Пусть напишет на бумажке, — сказал кто-то.    — Он не даст.    — Сука такая.    Я поднялся с земли. Ополченец без маски взял меня за запястье и сказал, что сейчас сломает палец, если я не продиктую пароль. Я продиктовал.    Открыв компьютер, первым делом, как я понял, они стали смотреть фотографии из альбома.    — Это ты где был, за границей? Какие-то башни, картины, — сказал боевик с ружьем. — Бензин там почем?    — В Италии евро шестьдесят.    — …птыть! А народ че, не бузит?    — Да че ты с ним говоришь, это гнида ЦРУшная.    — Сколько тебе платят? На кого работаешь?    — Работает на украинские издания, написал, тварь, что мы сепаратисты, мухлюем с референдумом.    — Написал, что херовые бюллетени, что мы их на принтере напечатали.    — Да нас тут убивают! Танками давят! Ты че думаешь, мы тут можем нормально печатать?! Ты же русский? С нами должен быть!    — А это че за фотки? Был на Майдане?    Боевики включили видео, которое я снимал в центре Киева еще в декабре. Все столпились перед экраном.    — Мужики, ясно все! Засланный!    — Значит, утром живым в Славянск. Пока свяжите и в багажник. Не бить, — сказал Башня. — Я устал и домой.    — Может, слегка упаковать?    — Я сказал. И еще. Вещи его чтобы в сохранности, ничего не брать.    Затем меня допрашивали еще около часа. Кто-то читал мои старые заметки. «А на хрен ты у Порошенко интервью брал? У Добкина бы взял!» «Тут про Крым. В Крыму был? Че там народ, доволен?» «Пишет, что все ликуют, салют, Россия!»      У захваченного ополченцами здания СБУ в Славянске, до которого нашего корреспондента, к счастью, не довезли  После отъезда Башни допрос стал менее строгим. У боевиков постоянно звонили телефоны. Звонили они кому-то и сами, сообщая, что «поймали хорошую добычу для обмена». Но после очередного звонка люди в палатке экстренно решили перевезти меня в другое место. Не стали даже связывать, не было времени и на багажник — только бросили на пол машины между сиденьями. Машина мчалась по плохой дороге и остановилась где-то посреди трассы. Здесь тоже горели костры в бочках, накиданы покрышки, толпились люди с автоматами, на обочине стоял человек в маске с гаишной регулировочной палкой.    Мой компьютер и документы с бумажником переходили из рук в руки. И здесь не было уже никого, кто допрашивал меня в той палатке. Машина, в которой меня везли, также умчалась.    Мои новые хозяева знали про меня совсем немного и особо не интересовались. Знали лишь, что «утром клиента надо доставить в СБУ в Славянске». Делать этого они совсем не хотели. Кто-то и вовсе предложил спрятать меня здесь и потребовать выкуп — называлась сумма 30 тысяч долларов.    — Так, а в Славянске его ведь ждать будут, — сказал кто-то из боевиков.    — Скажем, что завалили при попытке к бегству. Убежать пытался.    — А деньги ты как тогда получишь, фуфел?    — Кенты, че за терка пошла?    Я сказал, что деньги могут раздобыть в Москве, но необходимо хотя бы позвонить коллегам. Попросил телефон. Но посовещавшись, парни решили, что давать телефон мне в руки не стоит: «Опасный фраер, позвонит не туда». Через минуту возник новый план: похитители сказали, что заберут у меня все, что есть — вещи и деньги, — и отпустят. Но вытащив все из бумажника, похитители очень разозлились — там было тридцать девять тысяч рублей наличными. На карточки они не обратили внимания.    — А еще че есть? Че за котлы? Кольцо платиновое?    Часы показались им дешевыми — они и правда недорогие. Зато приглянулось обручальное «платиновое» кольцо. «Обычное золото уже не носите, зажрались?!» Что кольцо серебряное, я решил не говорить.    Дальше боевики спросили, есть ли у меня знакомые и коллеги в Артемовске, кто мог бы «докинуть бабоса». «Говорили про немца какого-то. Пусть готовит бабосы, если хочет жить».    По громкой связи с моего телефона мы позвонили Штефану. И он сказал, что у него есть 600 евро и 2 тыс. гривен, которые можно снять в банкомате. Почти тысяча долларов. Условились встретиться в четыре часа ночи у гостиницы.    — Только это не выкуп, это твой взнос в нашу вой
заходи на мой блог Ссылка